— Это символ, — заявила она.
— Вот как? Но… чего? Что-то не совсем понимаю.
— Ты же сказал «я так и знал», правда? Дети ведь любят делать снеговиков в отличие от взрослых.
— Некоторые взрослые тоже. Например, родители лепят их для детей.
— Ну, у меня нет детей. Я ведь сама ребенок.
Мартин подобрался поближе, хрустя снежным настом. Юдит налепила еще снега на голову своего произведения.
— Для меня это ритуал, самовыражение…
— Звучит как-то слишком заумно, — рассмеялся Марти.
— Странно, — пожала она плечами. — Это же очевидно, как его нос!
— Пока не вижу…
— Легкопоправимо, — сказала Юдит, оглядываясь вокруг в поисках подходящего носа, но ничего не увидела.
— Попробуй это, — предложил Мартин, вытаскивая из кармана пакет разноцветных ментоловых леденцов.
Юдит взяла горсть и с их помощью сделала снеговику глаза и нос.
— Что-то не вполне… — покачал головой Мартин.
Юдит резко обернулась к нему, глаза ее затуманились.
— Это мое детство, Марта, — тихо сказала она дрогнувшим голосом, — моя незрелость. Это последнее, что я делаю перед тем, как закончится детство.
Мартин долго и пристально смотрел на нее.
— Боже мой, — прошептал он и шагнул поближе к ней, но девушка отступила назад, едва не оступившись в сугробе.
— Не надо, — еле слышно сказала Юдит. — Не трогай меня и не пытайся ничего сказать. Дай мне объясниться. Не знаю, почему я слепила его, в моем-то возрасте… Сколько мне сейчас? Двадцать один год. Год назад мне исполнилось двадцать и я встретила тебя. Жизнь моя тогда еще не началась, и ты стал моей жизнью. Но ты тоже любил меня, Марта, и это придавало уверенность, что я скоро стану достаточно взрослой и достойной тебя, несмотря на все различия между нами. Сначала я попыталась понять твою жизнь, твою работу, но ты сказал, что это неважно, а потом появилась Линда. Но на нее мне уже не хватило сил. Ты переоценил меня, Мартин. Поверь!
Он побледнел.
— Да, ты права. Я ошибся.
— Но я не виню тебя, напротив, кажется, понимаю. Ты хотел, чтобы я любила тебя таким, как ты есть, не утруждал себя объяснениями, не допуская в свою жизнь. Но все же я люблю тебя, Марти. Ты вытащил меня сюда, надеясь, что я чему-то научилась за год без тебя, и кое-чему я действительно научилась, но…
— Но пока недостаточно, — пробормотал он.
Вдруг Юдит осенило. Пора принимать решение — хватит играть в детство, иначе она навсегда потеряет любовь.
— Все, Мартин! Пока я лепила его, — она кивнула в сторону снежной фигуры, — я думала о том, что разделяет нас. Ты преуспеваешь в мире, который мне неведом. Но надо все же смотреть на то, что объединяет, а не разъединяет нас. Я наконец поняла, что именно это самое главное, и сделала нелепую и уродливую снежную бабу как символ всего плохого и незрелого во мне. Она скоро растает под лучами солнца. Так же все наносное и вздорное растает во мне от твоей любви.
— О, милая моя, — протянул он руки к ней. — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.
— Нет, Марти. Но как я могу закрывать глаза на Линду? Хотелось бы не обращать на это внимания, но мне недостает жизненного опыта и зрелости. Ты же достаточно взрослый и потому сделал вид, что ничего особенного не произошло…
— А ничего и не произошло. Это правда, Юдит! Ни измены, ни преступления. Да, я прибрал к рукам компанию мужа Линды, но вполне законно, и ты знала это даже тогда. Неужели ты верила, что я могу пойти наперекор совести?
— Сожалею, что не поверила тебе, Мартин. Но меня настолько угнетали мысли о наших различиях, что на разумное осмысление всего остального просто не хватало головы. Я никогда не говорила это, но, представь, меня очень тяготило твое внимание. Всемогущий баловень судьбы тратит драгоценное время на безвестную выпускницу отделения журналистики! Мне казалось, что мощный прибой уносит меня в океан, что я потеряла опору под ногами. А потом Линда стала для меня тем острым рифом, о который беспощадный девятый вал разбивает неумелого пловца.
Юдит наклонила голову и ковырнула носком лыжного ботинка острый край ледяного наста.
— Да, — признала она, — Линда, с другой стороны, стала и моим спасательным кругом, который помог мне не утонуть в пучине страсти и добраться до другого берега. Ведь если бы мы тогда поженились, все сложилось бы еще ужасней. Развод…
— Развод? — прервал ее Мартин. — Нет уж, милая, если ты заранее думала о расставании, то к чему вообще связывать себя браком?
Юдит чуть не рассмеялась. Действительно, она и сейчас такая же глупая, видит одно плохое и не понимает простых вещей.
— А как теперь? — спросил он серьезным тоном. — Достаточно ли ты повзрослела, чтобы правильно подойти к браку?
Юдит почувствовала смятение. С одной стороны, Линда оставалась занозой в сердце. С другой — просить его рассказать все означало бы, что ничего не забыто и не прощено.
Наконец она кивнула. Как ни странно, но Юдит все время в глубине души знала, что между Линдой и Мартином ничего не произошло. В этом она убедилась ночью, когда сердце еще раз сказало, что он любит ее. Однако в глубине души шевелилось сомнение. Да, только сердце зорко, но и оно иногда ослеплено страстью. Кроме того, что-то все-таки между ними случилось, существовала какая-то связь, общность или интерес. Юдит не могла разобраться в этом. Но ради счастья и спокойствия, возможно, следовало бы выкинуть все из головы полностью и окончательно.
— Я бы попыталась заново, — с широкой улыбкой сказала она, подняв на него глаза и доверчиво шагнув навстречу любимому. Не собираюсь доказывать тебе что-либо — не надо. Ты дал мне время обдумать все, потом сам сделал первый шаг — и вот я здесь. Если хочешь — взрослая и исправившаяся.